- Слушай, у меня есть
беспесды ахуенная идея! – муж пнул меня
куда-то под жопу коленкой, и похотливо
добавил: - Тебе понравицца, детка.
Детка.
Блять, тому, кто сказал,
что бабам нравицца эта пиндосская
привычка называть нас детками – надо
гвоздь в голову вбить. Вы где этому
научились, Антониобандеросы сраные?
Лично я за детку могу
и ёбнуть. В гычу. За попытку сунуть язык
в моё ухо, и сделать им «бе-бе-бе, я
так тибя хачю» – тоже. И, сколько не
говори, что это отвратительно и нихуя
ни разу не иратично – реакции никакой.
- Сто раз говорила: не
называй меня деткой! – я нахмурила
брови, и скрипнула зубами. – И идея мне
твоя похуй. Я спать хочу.
- Дура ты. – Обиделся
муж. У нас сегодня вторая годовщина
свадьбы. Я хочу разнообразия и куртуазности.
Сегодня. Ночью. Прям щас. И у меня есть
идея, что немаловажно.
Вторая годовщина свадьбы
– это, конечно, пиздец какой праздник.
Без куртуазности и идей ну никак нельзя.
- Сам мудак. В жопу всё
равно не дам. Ни сегодня ночью. Ни прям
щас. Ни завтра. Хуёвая идея, если что.
Муж оскорбился:
- В жопу?! Нужна мне твоя
срака сто лет! Я ж тебе про разнообразие
говорю. Давай поиграем?
Ахуеть. Геймер, бля.
Поиграем. В два часа ночи.
- В дочки-матери? В
доктора? В прятки? В «морской бой»?
Со мной сложно жыть. И
ебацца. Потому в оконцовке муж от меня
и съёбся. Я ж слОва в простоте не скажу.
Я ж всё с подъебоном…
- В рифмы, бля! – не
выдержал муж. Пакля!
- Хуякля. – На автомате
отвечаю, и понимаю, что извиницца б надо…
Годовщина свадьбы веть. Вторая. Это вам
не в тапки срать. – Ну, давай поиграем,
хуле там. Во что?
Муж расслабился. До
пиздюлей сегодня разговор не дошёл. Уже
хорошо.
- Хочу выебать школьницу!
Выпалил, и заткнулся.
Я подумала, что щас –
самое время для того, чтоб многозначительно
бзднуть, но не смогла как не пыталась.
Повисла благостная
пауза.
- Еби, чотам… Я тебе
потом в КПЗ буду сухарики и копчёные
окорочка через адвоката передавать.
Как порядочная.
Супруг в темноте
поперхнулся:
- Ты ёбнулась? Я говорю,
что хочу как будто бы выебать школьницу!
А ей будеш ты.
Да гавно вопрос! Чо нам,
кабанам? Нам што свиней резать, што
ебацца – лиш бы кровища…В школьницу
поиграть слабо во вторую годовщину
супружества штоле? Как нехуй делать!
- Ладно, уговорил. Чо
делать-то надо?
Самой уж интересно
шопесдец.
Кстати, игра в школьницу
– это ещё хуйня, я чесно говорю. У меня
подруга есть, Маринка, так её муж долго
на жопоеблю разводил, но развёл только
на то, чтоб выебать её в анал сосиской.
Ну, вот такая весёлая семья. Кагбутта
вы прям никогда с сосиской не еблись…
Пообещал он ей за это сто баксоф на
тряпку какую-то, харкнул на сосиску, и
давай ею фрикции разнообразные в
Маринкиной жопе производить. И увлёкся.
В общем, Маринка уже перецца от этого
начала, глаза закатила, пятнами пошла,
клитор налимонивает, и вдуг её муж
говорит: «Упс!». Дефка оборачивается,
а муш сидит, ржот как лось бамбейский,
и сосисную жопку ей показывает. Марина
дрочить перестала, и тихо спрашывает:
«А где остальное?», а муш (кстати,
ево фамилие – Петросян. Нихуя не вру)
уссываецца, сукабля: «Где-где… В
жопе!» И Марина потом полночи на
толкане сидела, сосиску из себя
выдавливала. Потом, кстати, пара развелась.
И сто баксоф не помогли.
А тут фсего делов-то: в
школьницу поиграть!
Ну, значит, Вова начал
руководить:
- Типа так. Я это вижу
вот как: ты, такая школьница, в коричневом
платьице, в фартучке, с бантиком на
башке, приходиш ко мне домой пересдавать
математику. А я тебя ебу. Как идея?
- Да пиздец просто. У
меня как рас тут дохуя школьных платьев
висит в гардеробе. На любой вкус. А уж
фартуков как у дурака фантиков. И бант,
разумееца, есть. Парадно-выгребной.
Идея, если ты не понял, какая-то хуёвая.
Низачот, Вольдемар.
- Не ссы. Мамин халат
спиздить можешь? Он у неё как раз
говнянского цвета, в темноте за школьное
платье прокатит. Фартук на кухне возьмём.
Похуй, что на нём помидоры нарисованы.
Главное – он белый. Бант похуй, и без
банта сойдёт. И ещё дудка нужна.
Какая, бля, дудка?????????
Дудка ему нахуя?????
- Халат спизжу, нехуй
делать. Фартук возьму. А дудка зачем?
- Дура. – В очередной
раз унизил мой интеллект супруг. – в
дудке вся сила. Это будет как бы горн.
Пионерский. Сечёш? Это фетиш такой. И
фаллический как бы символ.
Секу, конечно. Мог бы и
не объяснять. В дудке – сила. Это ж все
знают.
В темноте крадусь на
кухню, снимаю с крючка фартук, как крыса
Шушера тихо вползаю в спальню к родителям,
и тырю мамин халат говняного цвета. Чтоб
быть школьницей. Чтоб муж был щастлив.
Чтоб пересдать ему математику. А разве
ваша вторая годовщина свадьбы проходила
как-то по-другому? Ну и мудаки.
В тёмной прихожей,
натыкаясь сракой то на холодильник, то
на вешалку, переодеваюсь в мамин халат,
надеваю сверху фартук с помидорами, сую
за щеку дудку, спизженную, стыдно сказать,
у годовалого сына, и стучу в дверь нашей
с мужем спальни:
- Тук-тук. Василиваныч,
можно к вам?
- Это ты, Машенька? –
отвечает из-за двери Вова-извращенец,
- Входи, детка.
Я выплёвываю дудку,
открываю дверь, и зловещим шёпотом ору:
- Сто первый раз говорю:
не называй меня деткой, удмурт!!! Заново
давай!!!
- Сорри… - доносицца из
темноты, - давай сначала.
Сую в рот пионерский
горн, и снова стучусь:
- Тук-тук. Василиваныч,
к Вам можно?
- Кто там? Это ты, Машенька
Петрова? Математику пришла пересдавать?
Заходи.
Вхожу. Тихонько
насвистываю на дуде «Кукарачю».
Маршырую по-пианерски.
И ахуеваю.
В комнате горит ночник.
За письменным столом сидит муж. Без
трусов но в шляпе. Вернее, в бейсболке,
в галстуке и в солнечных очках. И что-то
увлеченно пишет.
Оборачивается, видит
меня, и улыбаецца:
- Ну, что ж ты встала-то?
Заходи, присаживайся. Можешь подудеть
в дудку.
- Васильиваныч, а чой
та вы голый сидите? – спрашиваю я, и, как
положено школьнице, стыдливо отвожу
глаза, и беспалева дрочу дудку.
- А это, Машенька, я трусы
постирал. Жду, когда высохнут. Ты не
стесняйся. Можешь тоже раздецца. Я и
твои трусики постираю.
Вот пиздит, сволочь…
Трусы он мне постирает, ога. Он и носки
свои сроду никогда не стирал. Сука.
- Не… - блею афцой, - Я и
так без трусиков… Я ж математику пришла
пересдавать всё-таки.
Задираю мамин халат, и
паказываю мужу песду. В подтверждение,
значит. Быстро так показала, и обратно
в халат спрятала.
За солнечными очками
не видно выражения глаз Вовы, зато
выражение хуя более чем заметно. Педофил,
бля…
- Замечательно! – шепчет
Вова, - Математика – это наше фсё. Сколько
будет трижды три?
- Девять. – Отвечаю, и
дрочу дудку.
- Маша! – Шёпотом кричит
муж, и развязывает галстук. – ты гений!
Это же твёрдая пятёрка беспесды! Теперь
второй вопрос: ты хочешь потрогать мою
писю, Маша?
- Очень! – с жаром
отвечает Маша, и хватает Василиваныча
за хуй, - Пися – это вот это, да?
- Да! Да! Да, бля! – орёт
Вова, и обильно потеет. – Это пися! Такая
вот, как ты видишь, писюкастая такая
пися! Она тебе нравицца, Маша Петрова?
- До охуения. - отвечаю
я, и понимаю, что меня разбирает дикий
ржач. Но держусь.
- Тогда гладь её, Маша
Петрова! То есть нахуй! Я ж так кончу.
Снимай трусы, дура!
- Я без трусов, Василиваныч,
- напоминаю я извру, - могу платье снять.
Школьное.
Муж срывает с себя
галстук, бейсболку и очки, и командует:
- Дай померить фартучек,
Машабля!
Нет проблем. Это ж вторая
годовщина нашей свадьбы, я ещё помню.
Ну, скажите мне – кто из вас не ебался
в тёщином фартуке во вторую годовщину
свадьбы – и я скажу кто вы.
- Пожалуйста, Василиваныч,
меряйте. – снимаю фартук, и отдаю Вове.
Тот трясущимися руками
напяливает его на себя, снова надевает
очки, отставляет ногу в сторону, и пафосно
вопрошает:
- Ты девственна, Мария?
Не касалась ли твоего девичьего тела
мушская волосатая ручища? Не трогала
ли ты чужые писи за батончег Гематогена,
как путана?
Хрюкаю.
Давлюсь.
Отвечаю:
- Конечно, девственна,
учитель математики Василиваныч. Я ж ещё
совсем маленькая. Мне семь лет завтра
будет.
Муж снимает очки, и
смотрит на меня:
- Бля, ты специально,
да? Какие семь лет? Ты ж в десятом классе,
дура! Тьфу, теперь хуй упал. И всё из-за
тебя.
Я задираю фартук с
помидорами, смотрю как на глазах
скукоживаецца Вовино барахло, и огрызаюсь:
- А хуле ты меня сам сбил
с толку? «Скока буит трижды три?»
Какой, бля, десятый класс?!
Вова плюхаецца на стул,
и злобно шепчет:
- А мне что, надо было
тебя просить про интегралы рассказать?!
Ты знаешь чо это такое?
- А нахуя они мне?! –
тоже ору шёпотом, - мне они даже в институте
нахуй не нужны! Ты ваще что собираешься
делать? Меня ебать куртуазно, или алгебру
преподавать в три часа ночи?!
- Я уже даже дрочить не
собираюсь. Дура!
- Сам такой!
Я сдираю мамашин халат,
и лезу под одеяло.
- Блять, с тобой даже
поебацца нормально нельзя! – не
успокаиваецца муж.
- Это нормально? –
вопрошаю я из-под одеяла, и показываю
ему фак, - Заставлять меня дудеть в дудку,
и наряжацца в хуйню разную? «Ты
девственна, Мария? Ты хочеш потрогать
маю писю?» Сам её трогай, хуедрыга! И
спасибо, что тебе не приспичило выебать
козлика!
- Пожалуйста!
- Ну и фсё!
- Ну и фсё!
Знатно поебались. Как
и положено в годовщину-то. Свадьбы.
Куртуазно и разнообразно.
В соседней комнате
раздаёцца деццкий плач. Я реагирую
первой:
- Чо стоишь столбом?
Принеси ребёнку водички!
Вова, как был – в фартуке
на голую жопу, с дудкой в руках и в
солнечных очках, пулей вылетает в
коридор.
… Сейчас сложно сказать,
что подняло в тот недобрый час мою маму
с постели… Может быть, плач внука, может,
жажда или желание сходить поссать… Но,
поверьте мне на слово, мама была абсолютно
не готова к тому, что в темноте прихожей
на неё налетит голый зять в кухонном
фартуке, в солнечных очках и с дудкой в
руке, уронит её на пол, и огуляет хуем
по лбу…
- Славик! Славик! –
истошно вопила моя поруганная маман,
призывая папу на подмогу, - Помогите!
Насилуют!
- Да кому ты нужна, ветош?
– раздался в прихожей голос моего отца.
Голоса Вовы я почему-то
не слышала. И мне стало страшно.
- Кто тут? Уберите член,
мерзавец! Извращенец! Геятина мерская!
Мама жгла, беспесды.
- Отпустите мой хуй,
мамаша… - наконец раздался голос Вовы,
и в щель под закрытой дверью спальни
пробилась полоска света. Вове наступил
пиздец.
Мама визжала, и стыдила
зятя за непристойное поведение, папа
дико ржал, а Вова требовал отпустить
его член.
Да вот хуй там было,
ага. Если моей маме выпадает щастье
дорвацца до чьего-то там хуя – это очень
серьёзно. Вову я жалела всем сердцем,
но помочь ему ничем не могла. Ещё мне не
хватало получить от мамы песдюлей за
сворованный халат, и извращённую половую
жызнь. Так что мужа я постыдно бросила
на произвол, зная точно, ЧЕМ он рискует.
Естественно, такого малодушия и
опёздальства Вова мне не простил, и за
два месяца до третьей годовщины нашей
свадьбы мы благополучно развелись.
Но вторую годовщину я
не забуду никогда.
Я б и рада забыть, честное
слово.
Но мама… Моя мама…
Каждый раз, когда я
звоню ей, чтобы справицца о её здоровье,
мама долго кашляет, стараясь вызвать
сочувствие, и нагнетая обстановку, а в
оконцовке всегда говорит:
- Сегодня, как ни странно,
меня не пиздили по лицу мокрым хуем, и
не выкололи глаз дудкой. Стало быть,
жыва.
Я краснею, и вешаю
трубку.
И машинально перевожу
взгляд на стенку. Где на пластмассовом
крючке висит белый кухонный фартук.
С помидорами.
Я ж пиздец какая
сентиментальная…
|